Интервью Юрия Ковердяева

О первом знакомстве с каллиграфией

Впервые я увидел «правильный» процесс написания букв, когда проходил службу в армии. Именно там я начал практиковать каллиграфию — умение красиво писать очень ценилось в то время. Однажды меня даже выдернули из строя. Просто остановили роту и спросили: «Ковердяев здесь?». Я ответил утвердительно. Тогда мне сказали: «Выйди из строя и отдай автомат». Я немного поупирался, но приказ есть приказ. Рота побежала дальше на стрельбище, а мне всучили кисточку и банку с красками.

Об увлечении исторической каллиграфией

Когда ты занимаешься каллиграфией уже очень долго, ты начинаешь задумываться, почему эта надпись такая, а не другая, что ее сделало именно такой. Твой мозг, как радиоприемник, настроен на письмо, поэтому ты волей не волей начинаешь ловить информацию по его истории.

Я занимаюсь преимущественно практикой письма, за его теорию отвечают палеографы. Письмо — это же не управление самолетом, когда тебе рассказали, как работает летательный аппарат, ты поверил и продолжаешь сидеть в пассажирском кресле. Письмо — это то, что каждый может попробовать.

Также я убежден, что палеографы обязаны уметь писать то, что они изучают. Например, когда специалист по истории письма говорит, что здесь такая буква «а», а здесь такая, но не объясняет, как они пишутся — этого недостаточно! Важно представлять, как воспроизводится изучаемое письмо, а для этого надо почувствовать его руками.

О работе дизайнером ценных бумаг

Раньше я любил делать поздравления в виде денег. Вот тебе 26 лет — держи 26 рублей. Поэтому интерес к дизайну купюр у меня появился давно, но попал я в эту сферу фактически с улицы. Пришел со словами: «Здрасьте, я художник», на что мне ответили: «А нам не надо».

Это был жаркий августовский день. Делать было нечего, поэтому я просто сидел и болтал с начальницей местного отдела кадров. Когда мы уже прощались, она сказала: «Если бы вы принесли свои работы…». А я ей в ответ: «А я уже принес». Тут же она вызвонила главного художника. Пришел седой, очень представительный дяденька в очках. Он медленно и обстоятельно посмотрел мое портфолио, после чего сказал: «Он готовый художник, под нас работает, надо брать».

Для меня эта работа была реальной школой графики, потому что там придирались к каждой линии и каждому штришку. Бывало, что меня, как котенка мордой по столу возили. Покажешь свой рисунок кому-нибудь из посторонних — сплошной восторг. А главный художник на тот же эскиз отреагирует совершенно по-другому: «Ну, нельзя, Юр, так неаккуратно работать».

Но были, конечно, и приятные моменты. Например, тебе дали задачу и забыли об этом на две недели. Ты сидишь, что-то творишь. А потом вдруг подлетает главный художник с вопросом: «Слушай, помнишь, мы тебе работу давали?». Ты отвечаешь: «Вот, я что-то сделал». Мы подходим к заказчику, тот смотрит, восторгается, но уточняет, сколько времени требуется на исполнение. Ты отвечаешь, что примерно три недели. Заказчик удивляется, что так долго, но главный художник встает на твою сторону и говорит: «Красиво быстро не бывает».

О примерах дизайнерских работ

Я принимал участие в разработке дизайна банкнот 1997 года, которые сейчас в ходу — 10, 50, 100 и 500 рублей. Больше всего я поучаствовал в полтиннике, мне пришлось отрисовать всю лицевую сторону этой купюры: скульптуру Невы, расположенную у основания Ростральной колонны, на фоне Петропавловской крепости.

К сожалению, у меня не осталось других примеров моих работ с того времени. Дело в том, что нам не разрешалось выносить даже эскизы. Ты сидишь, целый день трудишься, а за полчаса до окончания рабочего дня в кабинет забегает наша кладовщица и кричит: «Сдавайте работы! Сдавайте работы!». Все, что у тебя лежит на столе, ты кладешь в крафтовый конвертик, заклеиваешь его и встаешь в очередь на сдачу. К слову, это одна из причин, почему я ушел из Московской печатной фабрики Гознака. Ты не видишь результатов своего труда, и это со временем начинает утомлять.

О школе исторической каллиграфии

Сначала мне хотелось самому прописать всю историю письма, увидеть своими руками, как формировались знаки. А дальше, как говорится, «на ловца и зверь бежит». Звезды так сошлись, что моя деятельность на поприще дизайна ценных бумаг прекратилась. В это время как раз начала расцветать каллиграфия, открылся Музей мировой каллиграфии. Мне удалось протолкнуть несколько своих работ на одну из его выставок, после чего все завертелось. Сотрудники музея сказали, что надо открывать курсы по каллиграфии: «Ребята, народ хочет учиться, народ бьет копытцем. Давайте обучать!».

На несколько лет затянулись подготовительные действия. Но однажды директор музея не выдержал: «Ребят, в Петербурге прекрасная школа каллиграфии. Там прекрасные ученики, выдающие настоящие салюты, но они вынуждены искать себе место, ютиться по чердакам и подвалам. Я же вам, мои дорогие бездельники, предоставил помещение, вокруг вас экспозиция. Учи — не хочу! Решите уже все как-нибудь сами».

В итоге я получил постоянную работу в музее. Мне сказали: «Есть ученики, есть ты. С ноября открываем школу». До ноября я много размышлял о том, как выстроить обучение. Одно дело самому уметь писать, совсем другое — объяснять принципы письма несведущим людям. Естественно я начал вдумываться в каждый свой штрих. Была мысль о том, чтобы развивать навыки каллиграфии плавно: сначала научить пользоваться основными инструментами, затем наносить штрихи, потом от штрихов перейти к буквам, объяснить, как писали в Древней Греции и Древнем Риме, почему стало изменяться письмо.

О важности знания истории каллиграфии

Однажды мы с моим другом Владимиром Мочаловым, главным художником уже, к сожалению, закрывшегося журнала «Крокодил», посетили местную академию художеств в Дрездене. Во время экскурсии мы спросили, где можно посмотреть реальные учебные работы, на что получили в ответ: «Сюда поступают очень творческие люди, их творчество нельзя сдерживать». Я с подобной позицией совершенно не согласен. В любом виде искусства есть то, что можно назвать его краеугольным камнем. Есть это и в каллиграфии. Сначала надо стать искусным исполнителем, а после уже можно позволить себе творить лихие вещи.

Кроме того, у каллиграфии есть еще и чисто механическая история. Когда-то из-за обострившейся необходимости увеличить скорость письма стали появляться новые инструменты. Их появление определенным образом изменило привычные формы букв. И вот уже целые школы несколько десятилетий работают в этом новом стиле. Каллиграф должен знать историю письма. А то иногда очень смешно смотреть: титр написан старославянским стилем, а буквица взята из готики.

О правильной каллиграфии

Я, как увязший в истории письма человек, могу назвать правильной ту каллиграфию, которая максимально близко соответствует конкретному стилю определенной исторической эпохи. Вот смотришь разные примеры скорописи, ничего особенного, но вдруг останавливаешься на одной работе. Человек написал это сегодня, но сделал это точно так, как писали во времена Древней Руси.

Например, к нам однажды пришел на занятия один мальчишка, принес с собой около 40 работ. Я был бы очень горд собой, если бы у всех выпускников нашей школы был такой уровень. А он научился так писать самостоятельно, хотя учился на тот момент в 9 классе.

О талантливых каллиграфах

Сейчас очень много всего интересного происходит в современной каллиграфии. Например, есть настоящая звездочка — Светлана Молодченко. Она, конечно, уникальный человек — очень здорово пишет и выдает совершенно великолепные вещи. Также хочу назвать Дарью Шеломкову. Она, будучи действующим преподавателем Ярославского художественного училища, пришла к нам учиться писать острым пером. Ее прям прорвало на письмо: после пера она освоила брашпен и кисть. Сейчас она преподает в нашей школе.

Вообще среди ленинградских каллиграфов очень много талантливых девчонок. Я очень рад, что Петр Петрович Чобитько и Дмитрий Ильич Петровский так крепко натаскивают своих учеников, что они становятся самостоятельными, по-взрослому мыслящими художниками.