Интервью Петра Чобитько

17.11.2020

Интервью у Петра Чобитько взяла Евгения Барладян

Пётр Петрович, каллиграфия в России активно развивается, появляются большие международные форумы, такие как Calligrafest и другие. Как вы считаете, что дало толчок этому движению?

Центр каллиграфии «От Аза до Ижицы» — один из мощных двигателей каллиграфического профессионального сообщества. Из вашей школы выходят люди с большим потенциалом и высокой квалификацией. Сейчас вы проводите и дистанционные курсы, правда, только самой первой ступени. Как вы считаете, каллиграфия может передаваться только из рук в руки или возможно обучиться ей онлайн?

— Когда только началось это движение, 10 лет назад, после первой международной выставки, которая прошла в Санкт-Петербургской академии художеств, образовался национальный союз. Я тогда обратился ко всем его членам с предложением начать в своем регионе продвигать это движение. На что мне ответили: «Ну вот вам хорошо говорить, вы в Петербурге, но в других регионах, вы думаете, так легко было бы организовать что-то подобное, когда все в руках у чиновников?…» Для меня же самого толчком послужило то, что меня «попросили» из Академии. И я ушел, но я ушел не один, со мной ушла вся школа. Следующим важным вопросом было найти помещение. То, что школа уже была, дало мне импульс, дало внутреннюю силу, уверенность, что она должна продолжаться, и я искал помещение, сначала под аренду, пока в конце концов не появился на горизонте чиновник, который посмотрел и говорит: «О, неужели так еще пишут?» И помог нам с помещением. А так мы все время мигрировали… Аренда не давала нам возможность иметь несколько классов, детское отделение. Все у нас было в одном помещении, и мы чувствовали себя сжатыми. И если бы сейчас нашелся такой вот спонсор, который дал бы помещение хотя бы на несколько этажей, наверняка многие бы центры, ныне разбросанные по городу, объединились. Потому что эти центры начинают преподавать без тех знаний и опыта, что есть у нас. И они просто дублируют нас, но в худшем варианте, более сжатом таком…

Педагог должен быть хорошо подготовлен и должен иметь опыт, мы не пускаем наших учеников сразу преподавать, они должны пройти определенные ступени, обрести силу. Даже вот Аня Семенова, сколько лет преподает в академии, она у нас два года работала ассистентом, потом стажером, и только когда она сама почувствовала, то взялась вести курс. Так что да, каллиграфия активно развивается, и за эти годы, что мы работаем, начиная с 2005 года — 13 лет, появились такие маленькие очаги — студии — уже более, чем в 30 городах России. Организовывали их те, кто учились у нас, или те, кого учили мы, когда приезжали к ним. Мы проводили семинары, например, на Урале с Ольгой Андреевной Варламовой или на Алтае, в Новосибирске и других городах — я со своей супругой. Несколько раз ездили в Москву. Это все были те зерна, которые сейчас, мы видим, дают первый урожай. То есть то, что было посеяно 13 лет назад, дает свои всходы. И, конечно, это движение выделяется на фоне той тенденции, которая наблюдается в мире, где закрываются кафедры, как в Лондоне. У нас же, наоборот, наблюдается своеобразный подъем. И то, что появился фестиваль — это естественная форма развития этого движение. Это то, что должно быть, то, что объединяет других, дает какую-то информацию дополнительную и является стимулом для дальнейшей работы и развития в этом направлении. Так толчком послужило то, что в 2005 году мы наконец сделали первую школу, первую, которая была в России, а сегодня их уже много. И, конечно, очень важно было выйти из такого монодвижения, когда я был одновременно и руководителем, и единственным педагогом, когда смог объединить и собрать воедино своих выпускников и создать вот этот центр, в котором аккумулируется не только мой опыт, но и опыт, в первую очередь, моих педагогов, моих учителей, юбилей одного из которых будем праздновать в следующем году — Пауля Лухтейна. В позапрошлом году был юбилей Тоотса, Капра. И мой опыт, и опыт моих учителей дали как раз возможность подготовить уже группу новых педагогов и дать им возможность развиваться в этом направлении. И самое важное, я считаю, в нашей работе — не просто учить людей и одновременно зарабатывать себе на жизнь, пусть даже, может быть, в ущерб каким-то своим личным интересам, а обращать внимание на развитие педагогов, дать им возможность заниматься научными работами. Так, мы нашли контакты с научными кругами РНБ, СПбГУ, то есть наши педагоги стали заниматься еще и научно-педагогической деятельностью. Это очень важно для развития педагога.

И, конечно, творческая сторона. Мы стали делать разные проекты, которые объединяют педагогов, дают возможность работать в команде. Это усиливает их потенциальные творческие возможности, это не только выполнение работы, но еще и обучение — причем одна из довольно нестандартных форм обучения. Вот это и стало двигателем развития профессионализма. На международной выставке, которая проходила в Великом Новгороде, а потом в Москве, ко мне обращались многие зарубежные каллиграфы с вопросом: «Откуда вы взялись? Мы вас никогда не знали и не видели, и вдруг… Такая мощная у вас школа, такой подъем!». Потому что все школы идут по индивидуальному пути развития. Мы использовали советский опыт, где все работали в команде — создавали ракеты командой и многое другое… Это очень важно, потому что, например, не стало Тоотса, — и школы не стало. Все развалилось в Таллине, хотя это была самая известная школа в Европе. Так и у нас — то же самое произойдет, если не будет такого коллектива, не будет единства, взаимодействия. Вот это и было двигателем, который давал возможность нам ездить по разным городами проводить интенсивы, семинары.

И, конечно, я считаю, что каллиграфия на первом этапе должна передаваться из рук в руки, чтобы ученик почувствовал не только тепло руки, но и этот импульс сжатия, когда в нужный момент необходимо нажать, а когда — расслабить руку. И это многого стоит, это вызывает чувство, которое называется Память тела, ученик вспоминает вот этот важный импульс, эту эстафету, которая передается от учителя ученику. И, конечно, это дает ему сил и вдохновляет. Так же, как и меня в свое время вдохновляли Лухтейн или Тоотс. Они так же брали мою руку в свою и говорили: «Вот так ты должен делать, вот так». А онлайн это невозможно, это как любовь по интернету — только на уровне слов, не на уровне чувств. Потому что в основе каллиграфии лежат чувство, ощущение, мысль и движение. И все четыре фактора может дать учитель ученику. Их нельзя ничем заменить. А дистанционные курсы возможны, только уже когда есть какой-то опыт, для того, чтобы человек продолжал. Когда ученик уже получил базовые навыки, тогда можно уже на расстоянии вести и говорить, что так, что не так. Но это не лучший способ. На Востоке его не поддерживают и стараются каллиграфию передавать из рук в руки. Это уже в крайнем случае, но при условии, что у человека уже есть непосредственно живой опыт.

С каждым годом, несмотря на общую тенденцию ухода в цифровой мир, все больше людей стремится освоить искусство письма. Не только для профессионального роста, но и для выработки красивого почерка. Ваш центр развивает и это направление. Какие тенденции вы можете выделить в этой сфере?

— В отношении почерка, конечно, у людей подчас бывают серьезные проблемы, и мы уже несколько лет проводим занятия по исправлению почерка. Люди потеряли чувство своего тела, они уже так тесно связаны с гаджетами, что не хотят обращать внимание на свои внутренние чувства, на свои ощущения, на работу с собой. Почерк — это в первую очередь работа со своим характером, вообще не только с характером, а со многими качествами, которые привели к плохому почерку. Чтобы улучшить, это надо менять в первую очередь моменты своего характера, то есть работать с самим собой. А в каллиграфии это одно из главных условий — развитие внутренних возможностей человека. Если у человека есть внутренняя сила, он может это сделать. Таких было несколько случаев в моей практике. Приходит группа большая, остается буквально несколько человек, те, которые обладают этим потенциалом или, как говорят на Востоке, у них есть кёнзе, то есть корень характера. Мы же берем всех, мы не выбираем, как в Японии, где нужно сначала разобрать мешок грязного гороха, потом мешок риса, потом пшена, и только потом вам разрешат этим заниматься, потому что у вас есть кёнзе. К нам приходят все. Если у него нет кёнзе, то он может развиваться только на уровне дилетантского подхода, такого чисто любования. А на серьезную работу с собой не каждый способен. И, конечно, это важно прежде всего для детей. То, что мы сейчас развиваем, — именно работа с детьми. Давать основы, развивать их навыки, давать опору, развивать их чувства, их центры чувствительные. Мы думаем, что у нас лишь 6 органов чувств, а на самом деле их 12. Так вот, мы стараемся эти чувства развивать, укреплять. И на этой основе уже давать навыки каллиграфии.

Но, к сожалению, появляется масса псевдоучителей, которые обещают за 2 или 3 недели поставить вам почерк, научить письму. Это все обман. То есть вот это движение, которое мы сейчас наблюдаем, оно имеет и положительные, и отрицательные стороны, так же, как и работа с почерком. Очень много появилось таких вот псевдоучителей. И это, конечно, огорчает. Огорчает то, что они обманывают людей, то, лишают их надежды и дают неправильную ориентацию.

В каллиграфии так нельзя. Тут надо быть очень честным и честно говорить людям, что, если вы хотите чему-то научиться — вам надо потратить время, приложить усилия. А сегодня при развитии гаджетов большинство детей, особенно подростков, прекращает свое развитие. К сожалению, это выгодно государству, потому что ему нужны те люди, которые могут выполнять какие-то минимальные действия, а вот серьезное развитие, — для него необходимо усилие, человек должен понимать, что надо серьезно работать для того, чтобы чего-то добиться. Нужно не только месяц или два, нужно годы потратить. И вот, к сожалению, сегодня выставляют так называемые ближние цели. То есть человеку показывают ближние цели, и он, достигая ее, успокаивается и больше не развивается. Даже, например, научат ребенка ходить, а дальше там — красиво ходить, танцевать — это уже все не надо. Многие научились кое-как, а на самом деле даже ходить не умеют правильно, так же, как и дышать. Научился дышать, и все. Так же и в каллиграфии есть такая же тенденция — задаются ближние цели, чему-то человек научился, и дальше ему не нужно, он уже считает, что может писать, какие-то денежки заработать, и нет стимула для развития — это опасная тенденция. Она ведет к выхолащиванию и созданию такой серой массы, которая не имеет стимула к дальнейшему развитию. А в каллиграфии эта тенденция не должна быть, нужно, наоборот, людям говорить, что если вы занимаетесь каллиграфией, то это всерьез и надолго, а может, на всю жизнь. Потому что настоящие мастера становятся мастерами только в 70 и больше лет. А у нас часто в 30 лет считают себя крутым — это все игра, это все несерьезно. Овладев какими-то навыками, они начинают себя пиарить и думать, что чего-то добились. Это комплексное развитие человека. Вот такая тенденция.

Много внимания вы уделяете детской каллиграфии. Каково её значение в формировании и развитии ребенка?

— Я считаю, что ее значение больше, чем значение взрослой каллиграфии. И на фоне того, что происходит в образовании, сегодня каллиграфия выполняет очень важную роль в образовании ребенка, в воспитании его чувств, его навыков, в формировании его внутренних процессов, которые, к сожалению, очень быстро сворачиваются именно из-за постановки ближних целей. И для того, чтобы ребенок имел серьезную базу для дальнейшего обучения, каллиграфия в этом плане незаменима, она ставит очень сильные задачи перед ребенком и сразу учит в первую очередь терпению. Ребенок понимает, что для того, чтобы что-то сделать, надо уметь собой управлять. Каллиграфия учит ребенка трудиться. Сегодня многие люди, к сожалению, не умеют работать. И даже взрослые не могут трудиться, то есть они не обладают той внутренней силой для того, чтобы чего-то добиться, что-то сделать серьезное. В этом смысле каллиграфия — это мощный фундамент для формирования так называемого познавательного инстинкта, который укрепляется и дает программу потом на всю жизнь, и человек может, понимая это, самосовершенствоваться и развиваться, независимо от того,  будет он заниматься каллиграфией или нет. Но толчком, запускающим механизмом как раз является каллиграфия, заменить ее невозможно — нечем, нет альтернативы. Об этом говорят и нейрофизиологи, и психологи, об этом знали и наши предки. Поэтому так трепетно и с уважением относились к каллиграфии везде — на Ближнем Востоке, на Дальнем, в Европе — где угодно. Так что для развития ребенка, я считаю, это базовая дисциплина, с которой надо вообще начинать что-либо делать. И поэтому еще в Древнем Китае говорили: с помощью каллиграфии создается фундамент, на котором можно взращивать и ремесла любые, и образование, и искусство.

Как каллиграф вы работаете с разными текстами, обличая их в самые различные художественные образы. Что на вас повлияло больше всего за последнее время?

— Я с текстами давно работаю. И считаю, что делать каллиграфию без текста это на уровне упражнения, а текст заставляет еще сильнее вникать в смысл. И работа с текстом — это особая работа в каллиграфии. Это не просто игра с буквами, текст заставляет вникать в смысл, образное значение играет большую роль в написании, текст стимулирует работу в композиции. Я очень серьезно отношусь к текстам и об этом говорю своим ученикам и педагогам. Текст — это, я бы сказал, стимул для каллиграфии. К нам приходили некоторые ученики и говорили: «Меня привел сюда текст. Он буквально душу задел, и мне хотелось его написать, а я не умею». И немало людей приходили к нам именно с такой задачей. Я считаю, слово, обличенное в букву, имеет колоссальную силу, так что со словом надо работать. Это вообще два крыла — слово и буква — на которых держится вся культура. Не будет слова, не будет и буквы.

Я очень серьезно отношусь к словам, к текстам, которые выбираю для письма. Особенно после одного случая, когда я написал текст о сожжении нашего государя — написал с такой силой, с такой энергией, что после ухода из мастерской там случился пожар. Причина — самовозгорание. Пожарный чесал затылок: «Ничего не понимаю, мы все проверили, нет никаких замыканий, ничего». В отчете, правда, написали: «Нашли окурок на крыше», но туда залезть невозможно. Так что я после этого случая понял, что с текстом надо работать осторожно, и он играет большое значение. Ну и, конечно, последний проект, я считаю, он был для нас очень важным и значимым в области текста. Это ода Державина, там очень сильный текст. Очень необычный. И для многих он был своеобразным камнем преткновения. Кто-то смог с ним поработать, кто-то не смог. Это заставляет трудиться в полную силу.

В разные периоды творчества каллиграфы сосредотачиваются на разных видах письма и инструментах, иногда выбирая один единственный. Какой каллиграфический инструмент и какой стиль письма сейчас вам ближе всего?

— Я стремился быть универсалом, как Тоотс. Он любил все инструменты и работал со всеми, но последние годы он больше всего внимания уделял кисти. Она его буквально притягивала, хотя плохо ему давалась. Он даже издал книгу «Каллиграфические этюды», где 80-90% работ выполнено кистью. Но он считал это всего-навсего пробой пера. Он очень критически относился к этому, говорил: «Я не понял еще кисти, не почувствовал. Я здесь только-только к ней прикоснулся».

Потому что наша техника письма, европейская, основана на так называемой опорной системе. То есть мы всегда опираемся на руку, опираемся на инструмент, а кисть — это уникальный инструмент, где опоры никакой нет, это безопорное письмо. И чтобы освоить этот инструмент, нужны особые дополнительные упражнения, особая техника, и нужно работать в первую очередь не с инструментом, а с собой.

Я это понял, когда Тоотс мне сказал: «Я все, что мог, дал тебе, а остальное ты можешь взять только на Востоке». И тогда я начал смотреть фильмы о Востоке, и все что-то не улавливал, пока в Японии не попал к известному мастеру, ученице легендарного каллиграфа Хёрадэ Кэмпа, который возродил Японию. И вот всю ночь я занимался с ней каллиграфией. За эту ночь я фактически научился тому, что я многие годы искал у тех, у других, но я понял, что у нас нет таких мастеров. Да есть восточные мастера, или мастера, которые изучали восточную каллиграфию, они далеки от кириллической основы. А вот соединить одно с другим…

Я осваивал и остроконечное перо, и ширококонечное, но в душе все время тяготел к кисти, и после той ночи я окончательно понял, что мой главный инструмент — это кисть. Мы всю ночь до утра занимались каллиграфией. Я ей писал русскую скоропись, она мне показывала японскую каллиграфию. Вот тогда я и услышал такие важные слова:«Теперь мне понятно, почему нас так тянет к русским. Ваша скоропись очень похожа на нашу. По духу, по характеру…» Она мне показала все тонкости. Я называю этот опыт «Полет над Киото». Но тем не менее я долго еще кисть не преподавал, хотя я почувствовал дух, всё, как нужно, но мне надо было еще работать над собой, над внутренними чувствами… Я много времени потратил на боевые искусства, на все… Потому что секреты, она сказала, нужно еще освоить, так называемый внутренний стиль. Это все внешний стиль — то, чем мы занимаемся, а внутренний стиль, это вот те чувства, которые у человека появляются при появлении, например, потока движения, начинаешь чувствовать энергию в руках и т.д.

И вот уже 13 лет я даю своим педагогам этот инструмент, и то они еще не решаются его передавать другим. Потому что они технику освоили, а внутренний стиль они пока еще только начинают развивать.

Не так давно центр каллиграфии выпустил большую тематическую выставку по мотивам оды Державина «Бог». Как выставка была принята у нас в Петербурге и как прошла её презентация в других городах России?

— Проект «Державин» — необычный, и такой сложной работы мы еще не делали. Я считаю, что это, в общем-то, удача нашего центра. Во-первых, эта работа смогла привлечь наших бывших учеников, которые нуждались в поддержке, нуждались в каком-то опыте, это было своеобразное обучение, и выставка прошла успешно вначале в библиотеке книжной графики, ее посетили несколько важных лиц, например, генеральный директор всех пушкинских музеев. И когда он посмотрел на выставку, то сказал, что эта выставка достойная и ее можно повесить на юбилее Державина в их музее. На открытии выставки уже в музее были наши партнеры и вдохновители, потому что сама идея пришла из всемирного клуба петербуржцев. Когда мы общались с ними, и я рассказал им об идее общего проекта, они говорят:«Вот будет юбилей Державина, кстати, почему бы вам не сделать оду «Бог»? Я вначале испугался, потому что это такая серьезная штука, не каждый поймет текст. Но тем не менее, я считаю, проект удался. Потом было открытие выставки в музее Державина. И опять же все не случайно — там появилась некая дама из Татарстана, которая является главой центра развития культуры и искусства. Она пригласила эту выставку в Казань, и она довольно успешно проехалась по Казани. Вначале она была в мэрии, где проходил какой-то форум, под эгидой ЮНЕСКО. Там пригласили нашу выставку в Париж, но пока нет денег ее перевезти. Пригласили ее и в другие города Европы, в ту же Нарву. Если у нас найдутся спонсоры, найдутся средства, то можно будет ее провезти по многим городам Европы. Вплоть до Рима, там тоже были представители какого-то центра, они тоже заинтересовались. Так что потенциально выставку ждут во многих городах.

В заключение

Я бы пожелал многим воспринимать каллиграфию как путь служения…

Что бы вы пожелали Каллиграфесту, а также начинающим и продолжающим любителям каллиграфии и профессионалам?

— Конечно, то, что приезжают разные люди, имеет большое значение для развития искусства каллиграфии, и здесь еще есть, над чем работать, над чем думать, хотелось бы, чтобы были приглашены более серьезные не только каллиграфы, но и психологи, и педагоги, которые где-то рядом стоят но они могут помочь каллиграфам. Научить каллиграфии можно, а научить преподавать каллиграфию, не всегда удается, и не всем это по зубам. У нас учились многие, но не все, к сожалению, преподают, не все преподают каллиграфию хорошо. Приезжали из других городов, находили там деньги, присылали их сюда, мы обучали. Потом я узнавал, что вот он год-два поработает, и все, и не может. То есть это непростая задача, и когда меня уговаривал мой учитель, Пауль Лухтейн, на этот подвиг, я никогда не думал, что буду преподавать и не собирался это делать. Но, видимо, он во мне это увидел и тогда сказал главную фразу, которая все-таки меня заинтриговала: «Если хочешь развиваться как художник, то учись творчески преподавать, а преподавать, запомни, сложнее, чем работать, намного сложнее». Я говорю: «Так я же не смогу», он говорит: «А одно будет зависеть от другого. Эти две вещи взаимосвязаны». И я это вижу на примере своего учителя, который прожил больше 90 лет. Он подготовил очень много людей, дал многим путевку в жизнь, и до последнего дня он занимался — и писал, и преподавал. Это тяжелый путь, но без этого не будет развития каллиграфии, потому что хороший педагог — он создает среду для каллиграфов. Каллиграф не создает среды, он в ней купается, как рыба в аквариуме. И каждый каллиграф постепенно должен стать гражданином, он должен нести миссию каллиграфии — вот то, что я и делаю многие годы. Я бы пожелал многим воспринимать каллиграфию как путь служения, который дает возможность человеку и себя познать, и мир, и других людей. Принести и себе счастье, и другим. Я бы хотел бы как раз и пожелать фестивалю думать именно о создании среды, и тогда каллиграфия будет развиваться, а иначе появится масса псевдоучителей, псевдошкол, которые просто будут обманывать людей, и люди и сами не будут развиваться, и в итоге загубят это доброе и важное начинание, которое сейчас, я считаю, на подъеме в нашей стране.